03.07.2023
| Мнение

Мысли основоположников: «Государство должно находить финансовые средства для университета, а помимо этого вмешиваться как можно меньше в его дела»

«Характерной чертой высших заведений является то, что они всегда рассматривают науку как ещё не решённую до конца проблему и поэтому неизменно остаются в исследовании, в то время как школа имеет дело исключительно с готовыми и уложившимися знаниями, которым и учит».

Вильгельм фон Гумбольдт (нем. Friedrich Wilhelm Christian Karl Ferdinand von Humboldt; 1767–1835) — немецкий филолог, философ, языковед, государственный деятель, дипломат. 

Гумбольдт стал одним из разработчиков и непосредственных организаторов реформы системы образования в Пруссии – от начального до высшего. В её основе – стремление поставить доступ к образованию в зависимость от личных способностей человека, а не его происхождения. Среди целей реформы было создание через образование условий для реализации государственного суверенитета – ведь Пруссия в это время пережила сокрушительное поражение от наполеоновской Франции. Важным принципом реформы была тесная связь обучения и исследовательской работы.

Конспект

Основные тезисы произведения В. фон Гумбольдта «О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине» от редакции RAEX.

Понятие высших научных заведений как вершины, к которой сходится всё, что происходит непосредственно в пользу моральной культуры нации, основывается на том, что эти заведения предназначены заниматься наукой в наиболее глубоком и широком смысле этого слова и передавать её.

Характерной чертой высших научных заведений является то, что они всегда рассматривают науку как ещё не решённую до конца проблему и поэтому неизменно остаются в исследовании, в то время как школа имеет дело исключительно с готовыми и уложившимися знаниями, которым и учит.

Только наука, которая произрастает изнутри и может быть посеяна внутри, способна преобразовать также и характер, а государству, как и человечеству, свойственно не столько заботиться о знании и словах, сколько быть заинтересованным в характере и действии.

Государство должно [не ограничивать духовную жизнь в учебных заведениях, а] только заботиться о богатстве (силе и многообразии) духовной силы посредством выбора собираемых мужей, а также о свободе их деятельности.

Государство не должно требовать от университетов ничего, что непосредственно и прямо относится к нему, а оно должно питать внутреннее убеждение в том, что, когда они достигнут своей цели, они достигнут также и его целей, причём с гораздо более высокой точки зрения, т. е. с точки зрения, с которой можно объединить намного больше и применить совершенно иные силы и рычаги, чем те, которыми располагает оно.

Не накопление мертвых коллекций [знаний] нужно считать главным, напротив, нельзя забывать, что такие коллекции даже легко способствуют тому, чтобы притупить дух и понизить его, почему и самые богатые академии и университеты вовсе не всегда были теми, в которых науки пользовались самым глубоким и умным обращением.

Для подготовки ума к чистой науке нужно употребить прежде всего математику, а именно начиная с первых занятий способности мыслить.

Назначение университетских преподавателей должно оставаться исключительным правом государства, и несомненно не является хорошим порядком предоставить факультетам больше возможности оказать влияние на это, чем сделает сам по себе разумный и правильно действующий попечительский совет.

Первоисточник

Вильгельм фон Гумбольдт «О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине»

Источник: Университетское управление: практика и анализ. - 1998. – № 3(6). 

Публикуется в сокращении

Понятие высших научных заведений как вершины, к которой сходится всё, что происходит непосредственно в пользу моральной культуры нации, основывается на том, что эти заведения предназначены заниматься наукой в наиболее глубоком и широком смысле этого слова и передавать её как материал, целесообразно подготовленный не намеренным, а непроизвольным способом, духовному и нравственному образованию для его использования. 

Их сущность поэтому состоит в том, чтобы объединить под своим руководством во внутреннем плане объективную науку с субъективным образованием, во внешнем плане законченное обучение в школе с начинающимся обучением в высшем научном заведении, или, вернее, осуществить переход от одного к другому. А главная точка зрения остаётся наука, так как, если она стоит чистой, она будет правильно усвоена, как сама по себе и в целом, даже если имеются отдельные отклонения. 

Поскольку эти заведения могут достигнуть своей цели, однако, только в том случае, если каждое из них, насколько возможно, поддерживает чистую идею науки, одиночество и свобода являются принципами, господствующими в их кругу. Но и умственная деятельность в человечестве развивается только как совместная деятельность, а именно не только для того, чтобы один заменял то, что отсутствует у другого, а для того, чтобы удающаяся деятельность одного одухотворила другого и всем стала видна всеобщая, первоначальная сила, сияющая в отдельных лицах только изредка или отражённым светом. Поэтому внутренняя организация этих заведений должна породить и поддержать непрерывную совместную деятельность, возобновляющуюся всё снова и снова, но являющуюся непринужденной и ненамеренной. 

Кроме того, характерной чертой высших научных заведений является то, что они всегда рассматривают науку как ещё не решённую до конца проблему и поэтому неизменно остаются в исследовании, в то время как школа имеет дело исключительно с готовыми и уложившимися знаниями, которым и учит. Отношение между преподавателем и учащимся поэтому становится вполне другим чем прежде. Преподаватель не заботится об учащихся, а оба заботятся о науке; дело преподавателя связано с присутствием учащихся и без них не проходило бы так же счастливо, как с ними; если бы учащиеся не собрались сами вокруг преподавателя, он сам искал бы их для того, чтобы ближе подойти к своей цели, стремясь связать проверенную, но как раз поэтому возможно более одностороннюю и уже менее живую собственную силу с их более слабой силой, смело двигающейся ещё без определенной цели во все стороны. 

То, что называют высшими научными заведениями, является поэтому, не учитывая структуры внутри государства, ничем иным как духовной жизнью людей, которых внешнее пребывание без дела или внутреннее стремление приводит к науке и исследованию. И без того один раздумывал и собирал бы в одиночестве, другой общался бы с мужами своего возраста, а третий окружал бы себя приверженцами. И государству следует оставаться верным этому образу, если оно хочет придать этой неопределенной в себе, и в какой-то мере случайной деятельности более прочную форму. Государство должно следить за тем, чтобы: 

  1. всегда поддерживать деятельность в самом живом и сильном жизненном состоянии;
  2. не позволять ей опускаться, всегда чётко и твёрдо сохранять границу между высшим научным заведением и школой (не только всеобщей теоретической, но и в первую очередь разнообразной практической).

Государство должно всегда осознавать, что не оно, на самом деле, добивается или может добиться этого, а, что оно, вернее, всегда является помехой, как только оно вмешивается, что без него дело само по себе пошло бы гораздо лучше, и что, собственно говоря, всё это обстоит так: 

  • так как в положительном обществе должны существовать внешние формы и средства для любой развитой деятельности, государство обязано создать такие формы и средства также для научной работы;  
  • не только способ, которым государство создаёт эти формы и средства, может существенно повредить делу, но то обстоятельство, что вообще имеются такие внешние формы и средства для чего-то совершенно чуждого, само по себе всегда непременно имеет отрицательное воздействие и тянет Духовное и Высокое на более низкий уровень материальной действительности;  
  • государство поэтому должно иметь перед глазами прежде всего внутреннюю сущность дела именно для того, чтобы исправить то, что само же оно испортило или остановило, хотя и не по своей вине.  

Хотя это является ничем другим чем иным взглядом на ту же самую проблему, то выгода должна сказаться потом и в результате, так как государство, если оно рассматривает дело с этой стороны, будет всё скромнее и скромнее вмешиваться, и так как теоретически неверный взгляд, что бы ни говорили, вообще никогда не остается безнаказанным в отношении практической деятельности в государстве, поскольку никакая деятельность в государстве не является чисто механической. 

На основании этих предпосылок можно легко увидеть, что при внутренней организации высших научных заведений всё основывается на том, чтобы содержать принцип рассмотрения науки как что-то не полностью найденное и никогда полностью находимое и беспрестанно искать её как таковую. 
Когда перестанут искать науку в собственном смысле слова или вообразят, что её не нужно черпать из глубин духа, но что возможно экстенсивно распространять её посредством собирания, то всё безвозвратно и навечно потеряно; потеряно для науки, которая, если это положение продлится достаточно долго, вылетит, отбросив при этом даже язык как пустую гильзу, но потеряно и для государства. Потому что только наука, которая произрастает изнутри и может быть посеяна внутри, способна преобразовать также и характер, а государству, как и человечеству, свойственно не столько заботиться о знании и словах, сколько быть заинтересованным в характере и действии. 

А для того, чтобы навсегда избежать этого ложного пути, следует лишь сохранить живым и бодрым тройное стремление духа, а именно: 

  • выводить всё из единого первоначального принципа (причем объяснения природы могут быть подняты, например, с механических к динамическим, органическим и, наконец, психическим объяснениям в самом широком понимании);  
  • направить всё на единый идеал;  
  • связывать упомянутые выше единый принцип и единый идеал в единую идею.  

[…] Поскольку любая односторонность должна быть исключена из высших научных заведений, то, естественно, в них могут оказаться занятым многие из таких, которым это стремление чуждо, и некоторые из таких, которым оно противно; с полной и чистой силой оно вообще может проявляться лишь у немногих; да и нужно этому стремлению лишь редко и время от времени выступать как следует для того, чтобы потом долгое время и на многое оказывать воздействие. Однако есть и то, что должно непременно присутствовать всегда: уважение к этому стремлению у тех, кто представляет его себе, и сдержанность у тех, кто хотел бы его разрушить. 

Чаще всего и в наиболее ясной форме такое стремление выступает в философии и искусстве. Однако они не только сами легко приходят в упадок, но и можно ожидать от них только мало, если их дух переходит на другие области познания и виды исследования не должным образом или только логически или математически формальным способом. 

Но если наконец-то в высших научных заведениях становится господствующим принцип искать науку как таковую, то не нужно заботиться о чем-то другим отдельно. И тогда не будет нехватки ни в единстве, ни в полноте, одно будет само по себе искать другого; и то, и другое сами по себе придут в надлежащее взаимоотношение, в чём и состоит тайна любого хорошего научного метода. 

По отношению к внутренней организации всякое требование потом удовлетворено. А что касается внешнего вида отношения к государству и его деятельности при этом, то оно должно только заботиться о богатстве (силе и многообразии) духовной силы посредством выбора собираемых мужей, а также о свободе их деятельности. Этой свободе, однако, угрожает не только опасность от государства, но и от самих заведений, которые, как только они начинают свою деятельность, принимают определенный дух и имеют тенденцию задушить развитие другого. Предотвращение невыгод, возможно, возникающих из этого, также является задачей государства. 

Главное основывается на выборе мужей, которые принимаются в высшие научные заведения. Поправка этого выбора для того, чтобы избежать неудовлетворения, возможна только при разделении заведения как целого на его отдельные части. 

После этого выбора больше всего важно, что существуют немногие и простые, но более глубоко действующие, чем обычно, организационные законы, о которых речь может идти как раз опять только по отношению к отдельным частям. 

Наконец нужно принять в расчет вспомогательные средства, причём следует лишь в общем заметить, что не накопление мертвых коллекций нужно считать главным, напротив, нельзя забывать, что такие коллекции даже легко способствуют тому, чтобы притупить дух и понизить его, почему и самые богатые академии и университеты вовсе не всегда были теми, в которых науки пользовались самым глубоким и умным обращением. Но то, что можно сказать о высших научных заведениях в целом применительно к деятельности государства, касается их отношения как высших заведений к школе и как научных заведений к практической жизни. 

Государство не должно относиться к своим университетам ни как к гимназиям, ни как к специальным школам, и оно не должно пользоваться своей академией ни как технической, ни как научной комиссией. В целом (так как о том, какие отдельные исключения от этого необходимо допустить по отношению к университетам, речь пойдет ниже) государство не должно требовать от университетов ничего, что непосредственно и прямо относится к нему, а оно должно питать внутреннее убеждение в том, что, когда они достигнут своей цели, они достигнут также и его целей, причем с гораздо более высокой точки зрения, т. е. с точки зрения, с которой можно объединить намного больше и применить совершенно иные силы и рычаги, чем те, которыми располагает оно. 

Но с другой стороны, это главным образом обязанность государства устроить свои школы таким образом, что они работают высшим научным заведениям в надлежащей форме на руку. Это прежде всего основывается на правильном понимании их соотношения, и на становящемся плодотворным убеждении в том, что ни школы не являются призванными к тому, чтобы предвосхитить университетское образование, ни университеты не являются простым и, между прочим, однородным дополнением к школам, т. е. ещё одним старшим классом для учащихся, а что переход из школы в университет является периодом в молодой жизни, для которого школа подготавливает питомца в случае удачи так чисто, что он психически, нравственно и интеллектуально может быть предоставлен свободе и самостоятельности, и, будучи освобожденным от принуждения, обратится не к праздности или к практической жизни, а будет нести в себе страстное стремление посвятить себя науке, которую ему до сего момента показывали только как бы издали. 

Путь школы к тому, чтобы добиться этого, прост и надежен. Она должна только думать о гармоническом развитии всех способностей в своих питомцах, только тренировать силу питомца по отношению к возможно наименьшему числу предметов, но зато со всех сторон, и только обучать душу всем знаниям таким образом, что понимание, знание и умственное творчество станут привлекательными не из-за внешних обстоятельств, а благодаря внутренней точности, гармонии и красоте. Для этого и для подготовки ума к чистой науке нужно употребить прежде всего математику, а именно начиная с первых занятий способности мыслить. 

Подготовленные таким образом душа и голова теперь сами собой занимаются наукой, так как при другой подготовке такое же прилежание и такой же талант или немедленно или перед завершением образования уходят в практическую деятельность, чем и делают себя непригодными для неё, или же, не имея высшего научного стремления, развлекаются отдельными знаниями. 

[…] Университет всегда находится в более тесном отношении к практической жизни и к потребностям государства, поскольку он всегда исполняет практические задачи для него, а именно руководство молодёжью…. Преподаватели университета друг с другом находятся только во всеобщей связи по вопросам внутреннего и внешнего порядка дисциплины; о том, что касается их собственного предмета, они сообщают друг другу только в том случае, если собственное желание приводит их к этому; по всем остальным делам каждый из них идет своим собственным путём. 

[…] Назначение университетских преподавателей должно оставаться исключительным правом государства, и несомненно не является хорошим порядком предоставить факультетам больше возможности оказать влияние на это, чем сделает сам по себе разумный и правильно действующий попечительский совет. Это объясняется тем, что в университете антагонизм и трение являются полезными и необходимыми, и напряжение, возникающее между преподавателями по поводу их предметов, может также непроизвольно изменить их точку зрения. Кроме того, сущность университетов слишком тесно связана с непосредственными интересами государства. 

Комментарий специалиста

Герхард Дуда «Введение к меморандуму Вильгельма фон Гумбольдта "О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине"»  

Источник: Университетское управление: практика и анализ. - 1998. – № 3(6). С. 24-27.

Публикуется в сокращении

Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835), старший брат естествоиспытателя Александра фон Гумбольдта, родился в Потсдаме в преддверии Французской революции и наполеоновской эры. Он окончил юридический факультет университета во Франкфурте-на-Одере, который наряду с Кенигсбергским университетом был тогда единственным университетом в прусском королевстве. Его научные интересы, однако, относились к философии, языковедению и политике. 

С 1794 г. по 1797 г. Гумбольдт был нештатным научным сотрудником Йенского университета. После более продолжительного пребывания в Париже, в 1802 г. он поступил на государственную службу в качестве министра-резидента Пруссии в Риме. То, что началось как дипломатическая карьера, привело Гумбольдта из-за распада Пруссии после поражения от Наполеона в 1806 г., однако, в область политики по делам образования. Во время знаменитой эры прусских реформ, в феврале 1809 г., Гумбольдт в качестве директора по делам культуры и образования министерства внутренних дел в Берлине стал своего рода министром образования и науки в Пруссии. Хотя он уже спустя 13 месяцев подал прусскому королю прошение об отставке и покинул службу, время пребывания Гумбольдта в должности рассматривается как «один из важнейших периодов немецкой истории образования»…

Одиночество и свобода

В анализируемом вышеупомянутом меморандуме Вильгельм фон Гумбольдт формулирует свои представления о необходимых философски-теоретических и организационных основах университета по сравнению с другими научными учреждениями и со школами в Берлине.
Самым существенным пунктом его мысли является при этом идеал самоуправляемой науки как предпосылка любой целесообразной и успешной деятельности научных учреждений как в области преподавания, так и в области научного исследования. Образование студента должно проходить при наличии внешнего руководства, но самостоятельно, во взаимодействии с научным исследованием «как что-то не полностью найденное и никогда полностью находимое».

Таким образом студент должен образовывать свой дух и характер и подготавливаться в конечном счете и к трудовой жизни, которая в те времена, как правило, означала поступление на государственную службу. «Одиночество и свобода» учёного определяются Гумбольдтом как главные принципы чистой науки и научного исследования. Эти понятия до сегодняшнего дня являются руководящими принципами для всех тех в Германии, кто написал на своём знамени свободу отдельного учёного и его автономию. С помощью этих терминов аргументируют, конечно, и те организации, которые представляют интересы профессоров немецких университетов. Эти профессора в качестве чиновников фактически не могут быть уволены и, согласно служебному праву, подчиняются не университетскому руководству, а непосредственно федеральным землям. Хотя Гумбольдт уважает индивидуальное стремление к познанию и свободу науки, он формулирует в том же контексте также центральную для себя мысль о том, что "умственная деятельность в человечестве развивается только как совместная деятельность".

Непосредственной главной задачей, которую Гумбольдт ставит перед собой в нижеприведенном меморандуме, является создание организационной структуры всех научных учреждений, благоприятствующей «их внутренним целям». Гумбольдт считает, что это взаимодействие необходимо не только для различных учёных и их дисциплин внутри университета и академии. Он хочет способствовать также взаимодействию между обоими этими научными учреждениями, а прежде всего между университетскими исследователями и преподавателями, с одной стороны, – и студентами, с другой стороны. 
Гуманистическое представление Гумбольдта о человеке характеризуется тем, что он считает дискуссию между преподающим учёным и самостоятельно (и критически) думающим студентом прямо эликсиром научной жизни. Поэтому школа и университет являются для Гумбольдта двумя вещами, которые необходимо чётко отделить друг от друга. 

Студент для него больше не является школьником, который благодарно слушает поучения профессора, а дополнительной инстанцией проверки тезисов исследователя. Он полагает, что от диалога между университетским преподавателем и студентом выигрывают оба. Постоянное единство научного исследования и преподавания поэтому является со времен Гумбольдта желанным идеалом и на долгое время специфическим признаком «немецкого университета».
Одним из самых существенных пунктов модели реформы Гумбольдта является эмансипация студента из «ученика» высшей школы, который пережёвывает только то, что уже продумано, в самостоятельное думающее существо, которое должно быть подготовлено к будущей самостоятельности мышления в также реформируемой Гумбольдтом школе. Эта эмансипация может быть всё ещё является тем признаком, отличающим немецкий университет и сегодня от систем высшего образования других стран. 

Влияние государства

В своём меморандуме Гумбольдт обращается также к вопросу роли государства по отношению к университетам и академии. Задачи государства и ограничение его полномочий занимали Гумбольдта ещё в его юношеские годы, как свидетельствует его работа «Соображения об опыте определения границ действенности государства» 1792 г. 

В меморандуме он определяет две задачи государства: государство должно «чётко и твердо» сохранить отделение высшего заведения, т. е. в особенности университета, от школы во всех его формах.) Кроме того, оно должно заботиться о том, чтобы «всегда поддерживать деятельность», а именно автономную исследовательскую деятельность университета, «в самом живом и сильном жизненном состоянии». Государство, однако, должно при этом «всегда осознавать, что не оно, на самом деле, добивается или может добиться этого, а что оно, вернее, всегда является помехой, как только оно вмешивается, что без него дело само по себе пошло бы гораздо лучше». 

Коротко говоря: государство должно находить финансовые средства для университета, а помимо этого вмешиваться как можно меньше. Для финансирования Берлинского университета, основание которого предложил Гумбольдт, он всё же сразу стремился обеспечить создание фонда (из земельных владений) с тем, чтобы спасти новый университет от неустойчивости разрушенных военным поражением государственных финансов. Гумбольдт, однако, считает необходимым привлекать государство при выборе профессоров и при обеспечении «свободы их деятельности». 

Зная внутреннюю жизнь университетов, он занят проблемой, что свободе грозит опасность не только со стороны государства, но также из недр самого учреждения. Возможно, что существующие там школы мышления «принимают определённый дух и имеют тенденцию задушить развитие другого». Как раз потому, что он верит в пользу свободы учёного для государства, он требует в этом отношении, что государство должно заботиться о том, чтобы профессорами выбрались действительно наилучшие лица и чтобы при этом соблюдались принципы умственной компетенции и многообразия мнений.
В этой области он не доверяет способности университетов к самоуправлению: «Назначение университетских преподавателей должно оставаться исключительным правом государства, и несомненно не является хорошим порядком предоставить факультетам больше возможности оказать влияние на это, чем сделает сам по себе разумный и правильно действующий попечительский совет». 

В целом в меморандуме Гумбольдта находит своё выражение необычайная для прусского государственного служащего мера недоверия по отношению к целесообразности государственного влияния на науку. Государство Гумбольдта руководит только в смысле осуществления общего надзора, не вмешиваясь в научные дела.

Академия, университет и междисциплинарность

В этой связи интересно обнаружить, что Гумбольдт в качестве поборника единства научного исследования и преподавания обосновывает право академии и её институтов на существование в Пруссии именно тем, что она является «высшим и последним прибежищем науки и ... наиболее независимой от государства корпорацией». 

Он ожидает от членов академии, что они будут заботиться о междисциплинарном диалоге научных дисциплин, который для него очень важен, в большей степени, чем университетские учёные. Но следует всегда обеспечивать взаимодействие академии и университета и их взаимное влияние на содержание их деятельности, например путём совмещения функций университетского преподавателя и члена академии, а также влияние университетов на выбор тем научных исследований членов академии. 

Университет и академия являются для Гумбольдта частями «общего» научного «заведения». При этом Гумбольдт никогда не сомневался в преимуществе университета перед академией: «Ход науки, очевидно, быстрее и живее в университете, где большая масса лиц, а именно сильных, бодрых и молодых лиц постоянно продумывает её».

Учреждение университета было одним из предложенных Гумбольдтом способов выйти из кризиса, в который попала Пруссия: «Пруссия должна с помощью духовных сил возместить то, что она утратила физически!»

Основанный Гумбольдтом Берлинский университет, который только с 1948 г. носит имя братьев Гумбольдт, словно в подтверждение своего основателя до сегодняшнего дня насчитывает среди своих профессоров 29 лауреатов Нобелевской премии, которые также внесли большой вклад в экономическое развитие Пруссии и Германии.