«Для российского бизнеса в деле внедрения ESG-повестки сильно выросла роль стейкхолдеров внутри страны – теперь это государство на всех уровнях и институт развития»

Интервью с Максимом Ремчуковым, директором по устойчивому развитию компании «Сибур» 

— Как вы пришли в ESG?

— Никакого профильного образования именно в этой сфере у меня не было — был опыт обучения и создания корпоративных стратегий в цветной металлургии, АПК и девелопменте, а именно в устойчивом развитии я обучался через конкретные задачи: получил от руководителей задание разобраться, как работает мусорная отрасль и вовлечение отходов в переработку, как устроена экономика замкнутого цикла и каковы ее основные принципы. Разобрался — и потом на базе этой темы выросло отдельное направление устойчивого развития в «Сибуре».

— Какова примерная численность сотрудников, непосредственно и постоянно занимающихся ESG у вас в компании?

— Есть отдельное подразделение, которое так и называется: функция устойчивого развития, в ней плюс-минус 10 человек. Но в «Сибуре» есть, например, небольшое подразделение, которое занимается климатом, климатической повесткой, углеродными единицами, и там еще три человека. Сейчас в результате организационных изменений это будет объединенное подразделение устойчивого развития и климата.

К тому же у нас есть практика партнерских функций, когда в других подразделениях выделены коллеги, которые на регулярной основе сопровождают определенную «нашу» тему. Например, у нас в подразделении по корпоративным коммуникациям есть коллеги, занимающиеся экологическими коммуникациями, — это еще 2 человека, которые вовлечены в повестку устойчивого развития.

Поэтому можно сказать так: 10 человек — это ядро, команда, которая занимается повесткой устойчивого развития напрямую, и есть распределенные по другим структурным подразделениям люди, осуществляющие поддерживающую функцию.

В других компаниях это может быть устроено иначе: в некоторых из них в подразделение, ответственное за внедрение принципов ESG, включают всех, кто отвечает за экологию, охрану труда, социальные инвестиции в регионах присутствия. У нас это все вынесенные в другие подразделения функции.

— Что за образование у людей, которые работают в этом ядре?

— Разное, преимущественно связанное с экологией: географы (геофак МГУ очень силен), инженеры-экологи (сразу несколько человек закончили экологический факультет РУДН). Такое высшее образование — хорошая база, чтобы ее развивать под задачи, которые связаны с тематикой устойчивого развития.

— Вы сталкивались с выпускниками МГИМО или Вышки, которые получили узкоспециализированное ESG-образование?

— Приходилось. Точнее будет сказать, что они получили профильное, а не узкоспециализированное образование, — оно на самом деле достаточно широкое. Это два человека, окончившие профильную кафедру МГИМО. Они, когда у нас работали, себя неплохо зарекомендовали. Из Вышки — а у них, насколько мне известно, есть соответствующая магистерская программа — мне выпускники пока не попадались, но знаю, что там очень насыщенная и продвинутая программа.

— Эти два профильных выпускника МГИМО у вас уже не работают?

— Да, они взлетели, стали звездами и пошли дальше.

— Вопрос деликатный: сколько у вас в компании получают сотрудники, отвечающие за ESG-тематику?

— Зависит от должности. Сетка такая же, как и в других подразделениях.

— Как вы решаете вопрос повышения квалификации, переподготовки тех кадров, которые у вас уже есть?

— В основном это дополнительное образование: сжатые по срокам программы. Отправить какого-то специалиста на два года учится в магистратуру — такого я не встречал. Слишком много текущей работы, чтобы отвлекать человека на столь долгий срок. А вот, к примеру, компактные двухдневные тренинги по стандарту GRI — это возможно и нужно. Есть и другой формат: Executive, что-то вроде МВА для занятых, когда люди на протяжении полугода-года учатся почти без отрыва от основной работы, разве что — по согласованию с руководителем — на несколько двух-трехдневных тренингов и какие-то лекции, домашние работы. Естественно, что такие отвлечения от основной работы на учебу оплачиваются нашей компанией.

— Правильно ли я понимаю, что план учебы для повышения квалификации скорее подстраивается под текущие потребности, чем носит долговременный упреждающий характер?

— С одной стороны, да, так и есть. С другой — мы при планировании какого-то обучения смотрим на доступные программы на внешних платформах. Ведь у нас в самой компании есть разные программы по устойчивому развитию. Но если необходимой программы нет, если сотрудник приходит и говорит: «Мне нравится этот курс, аналога ему нет, он стоит 300 тысяч, я хочу такое двухдневное обучение пройти», — мы такую возможность и соответствующие финансы даем. Это обеспечивает большую гибкость.

— Каково временное соотношение внутренних и внешних обучающих программ?

— Примерно 80 % на внутренние и 20 на внешние.

— При получении качественного базового образования, о котором вы сказали, — например, географического в одном из ведущих вузов — много ли потребуется времени для освоения специальности, связанной с ESG? Это тот случай, когда не нужен долгий вход?

— Если считать, что 6 месяцев — это недолгий вход, то можно и так сказать. Чтобы на стрежень хорошего базового образования нанизались новые компетенции, связанные с устойчивым развитием, этого срока достаточно. При том условии, конечно, что человек работает все это время в сложившейся профессиональной команде.

На мой взгляд, специально учить человека ESG два года в магистратуре не надо. Устойчивое развитие — это дополнительный набор знаний по конкретной теме.

— Из трех составляющих ESG для вас, как для производственной компании, наиболее важен первый компонент?

— Так исторически сложилось, что в ESG буква Е — куда входит экология, а также появившаяся позже климатическая повестка — всегда была, если так можно сказать, флюсом, на который приходится больше половины всей работы компании по обеспечению устойчивого развития.

Лишь в последнее время ситуация меняется, особенно для российских компаний: в связи с ограничением доступа на западные рынки, где делался упор на экологическую составляющую, большее значение стала приобретать внутренняя повестка, а с ней и упор на решении социальных проблем.

— Можно ли назвать этот процесс русификацией, укоренением ESG-повестки и практики на отечественной почве?

— С чем связаны эти изменения? В первую очередь с тем, что поменялись стейкхолдеры. Для российского бизнеса эта повестка изначально стала актуальной в первую очередь для экспортеров, для которых стейкхолдерами были западные инвесторы, банки, готовые финансировать те или иные проекты лишь после оценки ESG-профиля компании вместе с кредитным рейтингом. Свой вклад вносили и глобальные компании вроде «Кока-колы», «Пирелли», «Мишлена», «Юнилевера», «Данона» и других, которые работали на российском рынке и предъявляли требования к своей цепочке поставок в сфере ESG. Они также транслировали требования западных регуляторов и свои добровольные обязательства на наш рынок.

Сейчас нет этих рынков, инвесторов, клиентов — все сильно изменилось. Пошло переформатирование, адаптация к тому, что место зарубежных инвесторов-кредиторов заняли отечественные госбанки или институты развития. А они, ориентируясь на требования государства, очень пристально смотрят на то, как компании исполняет свои социальные обязательства, как взаимодействуют с регионами, муниципалитетами.

Изменения, трансформация повестки устойчивого развития связаны и с тем, что в активный трудовой возраст вступают поколения, для которых по-настоящему важны экологические вопросы — например, раздельный сбор отходов. Им также важно, что и как компания готова сделать для развития их карьеры, насколько серьезно она относится к инвестициям в людей: есть ли дополнительная медицинская страховка, доступ в бассейн, какие-то программы для детей и в целом инфраструктурная обеспеченность за пределами предприятия, на котором они работают.

Не стоит забывать и о том, что на многих важных для нас азиатских рынках, например, на китайском, есть свои планы по декарбонизации.

— Вы сказали, что место западных регуляторов заняли отечественные. Что в российском госрегулировании по данной теме изменилось за последние 2-3 года?

— Достаточно многое изменилось. С прошлого года введена отчетность по выбросам парниковых газов для предприятий, реестр углеродных единиц российский появился. В нынешнем году снижен порог по объему выбросов, стало больше предприятий, которые должны по этому показателю отчитываться. В планах правительства по климату прописано, что Россия должна выйти на углеродную нейтральность к 2060 году.

— Тогда последний вопрос: как бы вы оценили перспективу спроса на кадры в ESG с учетом того, что повестка не теряет актуальности, — этот спрос сохранится, увеличится, упадет? Я спрашиваю прежде всего с точки зрения популярности соответствующих направлений у российских вузов.

— Я считаю, если у человека в дипломе написано «специалист в области устойчивого развития» — это неправильно. Выпускник может быть химиком, технологом, биологом, географом, экологом или экономистом-юристом. Да, он может в рамках вуза пройти 1-2 семестра по теме устойчивого развития, какой-то концентрированный курс. Более прикладные вещи он получит уже после вуза, по месту работы — в этой теме все быстро меняется, так что определяющим фактором здесь выступает практика. Плюс, конечно, базовые навыки — работа с источниками информации по лучшим практикам, анализ и синтез, умение управлять изменениями по внедрению. И, конечно же, важен навык «складывания» проектов-коллабораций сразу с несколькими участниками, которые ориентированы на внедрение новых практик, — создание инклюзивной среды на предприятии и вокруг него, осознанного потребления и ответственного обращения с отходами.