«Мы имеем возможность выбирать среди потенциальных заемщиков самых лучших»
Геннадий Жужлев, Старший вице-президент, член правления, руководитель корпоративного блока банка «ФК Открытие»
– В нашем нынешнем рейтинге 600 крупнейших компаний «Открытие» оказалось номером первым среди всех частных банков России. А как, по вашим оценкам, наши банки смотрятся на фоне конкурентов, к примеру восточноевропейских, – и по размеру бизнеса, и по уровню технологий?
– По поводу размеров вопрос к вам как к рейтинговому агентству. На вторую часть вопроса я готов ответить. Где сейчас находятся российские банки по уровню развития технологий, по эффективности? Сам по себе размер, конечно, имеет значение, но важнее все-таки качество построения бизнеса. В части эффективности, к сожалению, российская экономика по многим показателям существенно отстает и от развитых стран, и от некоторых стран Восточной Европы тоже. У нас во многих отраслях очень высокие удельные издержки, соответственно, продукция внутреннего производителя более дорогая. Не секрет, что по многим позициям цены внутри России существенно выше, чем, например, в Западной Европе. Например, на различные виды металлопродукции высоких переделов. Наши клиенты – производители не продают на экспорт, потому что внутри России дороже. А отсутствие конкуренции с производителями с Запада и Востока, например с Китаем, достигается введением заградительных пошлин, причем пошлины измеряются десятками процентов. В конечном итоге бенефициары этих завышенных цен – в основном крупные сырьевые компании, монополисты. По идее эти накопленные ресурсы компании должны вкладывать в развитие. Но в период высоких цен на сырье полученное зачастую расходовалось на покупку активов за рубежом и не инвестировалось в российскую экономику. Затем цены на сырье упали. И сейчас приобретенные активы продаются за бесценок: иногда – за 1 доллар, а иногда ни за сколько не могут быть проданы. Деньги из экономики ушли.
Если говорить про банковский сектор, то не нужно забывать, что российской банковской системе в ее современном виде, то есть работающей по тем же принципам, что и остальной мир, всего 25 лет. Хотя первый банк в России – Государственный заемный банк – был основан еще в 1754 году, в советский период банковская система как сектор экономики практически была ликвидирована. Поэтому нельзя забывать, что западным банкам по 500-600 лет, а нашим, повторю, всего 25.
Но мы быстро учимся. Еще 10 лет назад российские банки по своей эффективности, по удельным показателям (например, размерам доходов на одного сотрудника, числу обслуживаемых клиентов) отставали
от восточноевропейских примерно в 5-10 раз – огромная разница. Сейчас же по доходности, по эффективности мы близки к показателям развитых стран. Мы действительно очень сильно продвинулись в части технологий и оптимизации.
– Кризисы этому способствовали или мешали?
– Кризисы помогли. Банки перестали зарабатывать сверхдоходы на растущих рынках и всерьез начали работать над своей эффективностью. Российские кредитные организации потеряли очень большие средства на проблемных кредитах после кризиса 2008 года. Эта история продолжилась в 2014 году, особенно с конца года, после драматического повышения ставки ЦБ. Просроченная задолженность начала расти колоссальными темпами. И до сих пор банки работают над эффективностью, над снижением затрат, чтобы компенсировать потери.
Если говорить о банковских технологиях, я считаю, что в этой области Россия на мировом уровне. Правда, есть и другая сторона – отношения клиентов к банкам, транспарентность заемщиков, прозрачность отчетности, работа рыночных механизмов, позволяющих банкам снизить риски. Это та область, которая зависит не от банков, а, скорее, от экономики и от общества в целом. И у нас эта часть, наверное, самая проблемная с точки зрения нашей международной конкуренции. В России, к сожалению, до сих пор многие руководствуются принципом, что долги отдают только трусы. В большей степени это характерно для клиентов из числа физических лиц. Люди не считают свои кредиты перед банками безусловным обязательством. И эти невозвращенные кредиты не очень сильно портят им жизнь. Тогда как на Западе, если ты испортил свою кредитную историю, ты перемещаешься в другой слой общества: ты уже не сможешь ездить на хорошей машине, дать хорошее образование своим детям, купить приличную квартиру. Потому что все эти возможности люди приобретают в кредит. У нас же почти все максимальные последствия во многих случаях (если ты не должен десятки и сотни миллионов рублей) – выброшенная сим-карта мобильного, чтобы коллекторы не звонили.
– Но ведь в России уже давно есть и реально работают бюро кредитных историй.
– Да, этот механизм есть. Я имею в виду то, что человек, лишившийся доступа к кредитованию, не теряет шансы, возможности в жизни. Он просит, например, оформить кредит своего ближайшего родственника или вообще знакомого. На Западе кредит – это одна из фундаментальных предпосылок, чтобы прожить хорошую нормальную жизнь. Стандартная схема: к определенному зрелому возрасту, расплатившись по ипотеке и основным кредитам, человек вступает во владение определенными активами и состоянием и живет в свое удовольствие. У нас кредит многие воспринимают как способ получить деньги даром.
– Насколько серьезна сейчас в России проблема плохих долгов? И кого они по результатам нынешнего кризиса подкосят, а кто выйдет из нынешних неурядиц окрепшим?
– Общая сумма просроченных кредитов измеряется триллионами рублей. Это такие «неурядицы», которые могут обнулить экономику небольшой страны. К счастью, Россия – страна большая.
А окрепшими выйдут все те, кто выживут: уйдут неэффективные, а у оставшихся эффективность повысится. Текущий затяжной кризис, с моей точки зрения, крайне тяжелый по своему воздействию на нашу экономику. Однако мы его сравнительно неплохо пережили и переживаем именно потому, что был опыт предыдущих кризисов, который, безусловно, укрепил и сами банки, и наших клиентов.
Перед прошлым кризисом 2008-2009 годов мы наблюдали восемь лет непрерывного роста. Росли издержки, однако их не подсчитывали. Непрерывно росли зарплаты. Я знаю примеры, когда владельцам бизнеса было выгодней выписывать сотрудников из Лондона, потому что расходы на них были ниже. И в один прекрасный момент все это закономерно рухнуло. Тот кризис банковская система переживала очень тяжело. Потому что была не готова. Но зато потом, получив бесценный опыт, мы оказались гораздо более готовы к кризисным явлениям.
Да, у нас пока еще есть большое количество неэффективных предприятий, поддержка в силу разных причин далеко не всегда достается тем, кто ее заслуживает. Но в целом кризис способствует определенному оздоровлению экономики.
– Из каких отраслей сейчас к вам чаще других приходят за инвестициями, за кредитами?
– К нам сейчас приходят абсолютно все.
– И всё же на слуху определенный набор отраслей, которые, как считается, имеют наибольший потенциал роста: АПК, пищевая промышленность, оборонка. Но если посмотреть на цифры роста, то чудес нигде не наблюдается.
– Совершенно верно. Чудес нет и не будет. Я не могу однозначно назвать отрасли-лидеры, куда стоит вкладываться. Да, оборонка очень активно финансируется, в том числе нашим банком. Но нельзя сказать, что отрасль в целом чувствует себя очень хорошо. Ряд предприятий находится в сложном финансовом положении, и они на самом деле обанкротились бы, если бы не прямое финансирование государства. Но есть и предприятия-лидеры, у которых миллиарды, десятки миллиардов рублей лежат на счетах.
АПК – активно развивающийся сектор. Но и для него основной драйвер – это субсидирование процентных ставок и другие меры господдержки. По темпам роста этот сектор с 2010 по 2015 год в два раза обгонял промышленность. Но если убрать субсидии, то значительная часть предприятий АПК неплатежеспособны. Так что и здесь чуда тоже нет.
Из происходящего можно извлечь очень важный опыт: как жить в условиях экономики «на дне». Мы сейчас находимся в нижней точке и еще долго будем в ней находиться. Спрос сжался. Приток внешних инвестиций минимален. Уровень цен на сырье и состояние бюджета не позволяют рассчитывать на серьезный рост внутренних инвестиций. Резервы крайне экономно расходуются. Но это, в который раз повторю, заставляет считать свои затраты, каждую копейку, повышать эффективность и нарабатывать конкурентные преимущества.
– Получается, что у вас сейчас нет каких-то отраслевых предпочтений в кредитовании?
– У нас, у «Открытия», ярко выраженных предпочтений нет. Мы работаем практически во всех отраслях. Вопрос в другом: с кем мы работаем и как мы выбираем клиентов? Мы работаем с компаниями – лидерами в отрасли.
– Неужели так много лидеров? Вам хватает, ведь вы не только крупнейший частный банк, но еще и располагаете четвертым по размеру кредитным портфелем?
– Мы хоть и крупнейший частный банк, но наша доля в целом по кредитному портфелю по стране – 2-3%. Иными словами, мы даем кредит двум-трем компаниям из ста. Да, мы имеем возможность выбирать лучших. И мы это делаем. Мы ориентируемся на лидеров отраслей и работаем именно с теми компаниями, которые занимают первые места в ваших отраслевых рейтингах. Мы делаем им интересные предложения и таким образом стараемся сформировать свою клиентскую базу.
Я считаю, что наша стратегия существенно снижает риски банка. Если у банка есть партнер, занимающий лидирующие позиции в той или иной отрасли, то банк всегда может с помощью этого партнера решить проблемы, если они возникнут у банка с другими клиентами из этой отрасли.
– Анализируя итоги нынешнего рейтинга 600 крупнейших компаний России, мы увидели, что доля частных компаний в нем, пусть немного, но растет, и уже достигла половины по совокупному обороту, а государственных, соответственно, снижается. А вот на банковском рынке ситуация другая: с каждым кризисом госбанки увеличивают свою долю. Почему такие разнонаправленные тенденции получаются?
– Если говорить о банковском секторе, важно сформулировать, чем государственный банк отличается от негосударственного. Если не брать в расчет ЦБ или ВЭБ, то глобально, с точки зрения экономики они ничем не отличаются. Теоретически – только тем, что определенной долей в капитале госбанка владеет та или иная государственная структура и его менеджмент может быть назначен по решению руководства страны. При этом все наши государственные банки достаточно рыночные и исходят из тех же принципов деятельности, что и частные. Конечно, им могут поручать поддержать те или иные направления или крупные проекты.
Почему они занимают большую часть рынка? Основных причин две. Госбанки пользуются максимальной государственной поддержкой, получая капитал. А это главное условие для роста. Где получают капитал частные банки? На рынке, у частного инвестора, а эти источники у нас ограничены. Тем более в кризис.
Вторая причина преобладания госбанков на нашем рынке – имиджевая. Население больше верит государственным банкам. Причем чем больше отзывов лицензий – тем больше верят. Так сложилось исторически.
Есть еще одна причина, и она тоже связана с государственной поддержкой. Государственные компании в административном режиме всячески стимулируются к работе именно с госбанками. И это понятно, хотя бы из соображений сохранности, подконтрольности расходования средств. Естественно, это нерыночное конкурентное преимущество. Потому они растут быстрее.
– Это надолго или навсегда?
– Эта ситуация будет неизбежно продолжаться до тех пор, пока в России не будет более развит финансовый рынок, да и в целом экономика. Кроме того, что государственные банки имеют нерыночные конкурентные преимущества, они, безусловно, очень сильные. Сбербанк, к примеру, является историческим естественным монополистом. У него такая сеть отделений, инвестиции в создание которой сейчас вряд ли кому под силу.
– Как вы оцениваете нынешнее состояние нашего внутреннего рынка заимствований?
– Я пока не вижу драйверов роста для этого рынка. Россия – страна победившего депозита, более 90% всех инвестиций населения – это банковские депозиты. При этом в основном краткосрочные – три, шесть месяцев, хорошо если год. А инвестиции – это длинные деньги, они нужны на десять лет. Откуда эти деньги берутся? Это либо прямые вложения населения в фондовый рынок, либо инвестиции, осуществленные через финансовые структуры: фонды, страховые компанит, в том числе через накопительное пенсионное страхование и страхование жизни. Этот сегмент у нас крайне слабо развит, хотя последний год страхование жизни растет очень высокими темпами. Правда, по объему его доля все равно мизерная, где-то в пределах статистической погрешности. С пенсионными накоплениями текущая ситуация известна – очередная заморозка передачи средств накопительных пенсий негосударственным НПФ не добавляет денег на рынке.
Развитый внутренний финансовый рынок появится, когда система, связанная с инвестициями населения, со страхованием жизни, с пенсионными накоплениями, заработает. Нашему финансовому рынку, повторю, 25 лет. Один раз в горах Мексики в небольшом городишке в местном музее я увидел полис страхования жизни какого-то старателя, выписанный в 1898 году. Уже тогда на Западе люди, которые шли с киркой добывать руду, страховали свои жизни. На 25-30 лет. Понятно, что за все это время накопились финансовые активы. У нас не накопились, но, будем надеяться, накопятся со временем.
– Ваш банк последнее время был занят интеграцией ряда структур в единую группу. А если посмотреть на банковский рынок в целом, стоит ли ждать в ближайшее время заметных сделок слияния, поглощения?
– Происходят периодически покупки не очень больших банков. Но это единичные сделки. Причина понятна: сейчас стандартная цена на банк меньше капитала. До кризиса пиковые значения доходили до 3,5-4, а некоторые сделки были и по пять капиталов. Заработал рубль и продал его за пять. Вот это бизнес. И тогда шли активные покупки, продажи, ІРО банков и прочее. В 2014 году эти мультипликаторы начали стремительно снижаться. Полтора года назад даже был период, когда наш крупнейший банк, Сбербанк, стоил дешевле своего капитала. Поэтому сейчас продажа для собственника банка – это вынужденная история.